Я — бывший сотрудник Института геофизики НАН Украины, где проработал 25 лет. Награжден двумя медалями «За трудовое отличие». Первую получил 12 июля 1981 года за достижение в научно – исследовательской работе, вторую — 24 декабря 1986г. за разработку и внедрение телеметрической системы сейсмического контроля реакторного зала четвертого блока ЧАЭС. Участник ВОВ, автор семи патентов Украины.

Раздумывая о прошлом я, как очевидец, хочу рассказать о своем участии, а следовательно, и нашего Института в работах по ликвидации аварии на ЧАЭС. Память о тех днях, в силу неоднозначного отношения бывшего руководства Института к этим событиям не сохранилась, и потому постараюсь восстановить происходящее с самого начала. Как поется в песне Визбора: «За все расплатившись сполна, расходимся мы понемногу, и дальняя наша дорога уже за спиною видна»… Это лирическое отступление косвенно подтверждает, что я буду говорить правду и только правду.

Теперь по существу. Предыстория этих событий следующая. В интервале времени 18-22 мая 1986 года сотрудниками Института физики земли АН СССР, под руководством завотделом А. Николаева, на протяжении двух дней была проведена круглосуточная регистрация сейсмических шумов 4-го реактора Ч АЭС. Сигналы принимались от двух сейсмодатчиков, расположенных в бассейне барбатер (под реактором) и двух других, установленных в машинном зале вблизи генераторов. Теперь же новые дизельные генераторы поставляются компанией http://www.spec-service.com.ua для всех пострадавших регионов. Эти исследования были прерваны из-за внезапной болезни А. Николаева и возвращении его в Москву.

О выполненных работах было доложено вице-президенту АН СССР Е. Велихову. Последний дал указание президенту АН УССР Б.Е.Патону продлить указанные измерения силами АН УССР. Я возвратился в Киев из отпуска 15 или 16 мая и, узнав о случившемся, понял, что моя страна, мой город находится в опасности. Сразу же после приезда, из личных побуждений обратился с рапортом к Б. Патону с просьбой направить меня на ЧАЭС, мотивируя свое обращение профессиональной подготовкой к измерению физических полей на станции.

Пока я ждал ответа, директор Института геофизики А.Чекунов получил команду от Б. Патона организовать проведение сейсмических наблюдений силами Института геофизики. Неожиданно для руководства возникли трудности. Прискорбно, но факт, среди большого количества наших ученых, найти подобного А.Николаеву, не удалось. Для выполнения указания президента АН УССР о проведении исследований, администрация Института, в конце концов, решила привлечь отдел сейсмометрии, как наиболее близкий по своей тематике, для выполнения поставленной задачи. Однако все специалисты отдела, которые могли бы руководить научной группой, категорично отказались ехать в Чернобыль. Если завотделом В.Б.Сологуб не мог ехать туда по причине преклонного возраста, то наиболее подходящей кандидатурой для руководства группой был его заместитель О.Харитонов. Последний, по согласованию с дирекцией, сам стал заниматься поиском специалиста, который дал бы согласие занять указанную должность. Нетрудно было догадаться что О.Харитонову было поставлено условие: или он находит замену, или сам возглавит группу.

Если принять во внимание, что мне на то время уже исполнилось 58 лет и при этом я был участник войны, то предлагать мне ехать в Чернобыль при наличии в отделе более молодых и лучше подготовленных сотрудников, было не совсем корректным. Но руководство предполагало, как и многие другие в то время, что дорога в Чернобыль могла оказаться только в один конец. И потому не хотело брать на себя моральную ответственность за возможные последствия при выборе требуемой кандидатуры, поручив это сделать О. Харитонову.

Что касается меня, то учитывая всю неблаговидность поведения дирекции, а также единодушие наших ученых относительно поездки в Чернобыль, у меня возникло законное основание отказаться от предложенной вакансии. Я хорошо знал, что измерение физических полей на ЧАЭС не сравнить по сложности и ответственности обязанностей выполняемых руководителем группы, и понимал, что в будущем, кроме неприятностей и в лучшем случае потери здоровья, мне ничего не светит.

Второго июня 1986 года О. Харитонов выписал мне пропуск на право въезда в запретную зону за № 010042 и я отбыл в Чернобыль. Цель поездки — контакт с сотрудниками группы А.Николаева, ознакомление с используемым аппаратурным комплексом, включая его размещение, место и положение сейсмодатчиков, кабельных линий связи и регистрирующих самописцев. При этом, в процессе выполнения указанной работы, контроль полученной мною радиации не проводился из-за отсутствия радиометра.

После моего возвращения из Чернобыля в Киев, из канцелярии Института мне передали письмо Президиума АН УССР за подписью Ученого секретаря секции физико-технических и математических наук В.Д.Новикова от 26 мая 1986 г. за № 4Ф / 119 – 1Р. В письме выражалась благодарность за готовность участия в ликвидации аварии на ЧАЭС и сообщалось, что просьба о командировании меня туда, в случае необходимости, будет рассмотрена. На первом этапе работ планировалось, используя сейсмодатчики установленные группой А. Николаева, создать телеметрическую систему сейсмического контроля 4-блока, по линии БЩУ№ 3, АЭС — Чернобыль — Киев — Институт геофизики. При содействии члена Правительственной Комиссии Тутнова, Министерство связи УССР передало в наше распоряжение две телефонные линии связи. Было проведено подключение и проверка телефонных каналов, отладка аппаратуры установленной в помещениях
БЩУ № 3 и в Институте.

Был согласован порядок приема сейсмических сигналов и передача полученной при обработке информации в отдел ядерной безопасности АЭС. Во второй половине июня было проведено контрольное апробирование телеметрической системы и начато использование ее в штатном режиме. В дальнейшем была отработана методика регистрации первичных сигналов и ввода их в ЭВМ. Изучалась возможность интерпретации полученных результатов для оценки состояния 4-го блока. Вся эта работа была выполнена сотрудниками ИГ им. С.Субботина.

В начале июля пришло запоздалое письмо Вице-президента АН СССР Е.Велихова от 30.06.1986 г. за № 2-13106-21 Президенту АН УССР Б.Патону, директору ИГ им С.Субботина А.Чекунову и директору ЧАЭС В.Брюханову, в котором он напомнил о необходимости аренды двух телефонных линий и организации сейсмических наблюдений. Это письмо, я думаю, написано по инициативе руководства Института, которое, используя недозволенный прием, старалось внушить высокому начальству о своем, на жаль, фиктивном участии в работах по ликвидации аварии на ЧАЭС. В будущем, это повторялось неоднократно. Приезжали из ИФЗ ученые высокого уровня, например А. Николаев В.В. Сафронов, созывались совещания с участием руководства Института, на которых составлялись грандиозные прожекты. При этом, в разделе исполнителей, первой строкой вписывался ИФЗ , затем гастролеры уезжали, без выполнения своих обязательств. Ради справедливости нужно сказать, что и сотрудники ИАЭ им. Курчатова во всех планах и программах на первое место ставили свой Институт, а выполняли работу мы. Правда и то, что в ликвидации аварии на ЧАЭС, ИАЭ играл решающую роль. Мы благодарны сотрудникам указанного Института, за всестороннюю помощь, особенно при согласовании технических вопросов и возникающих обращений к дирекции ЧАЭС.

Работа телеметрического канала усложнялась частыми обрывами внутренних кабельных линий связи (использовался кабель РК-50) между сейсмодатчиками и аппаратурным стендом. Эти нарушения были связаны с проводимыми на ЧАЭС ремонтными работами. Для восстановления поврежденных линий связи, учитывая их значительную протяженность, а так же высокую радиоактивность помещений через которые они проходили, затрачивалось много времени и усилий с угрозой переоблучения.

В конце июля 1986 года, принимались сигналы только от двух сейсмодатчиков, из которых один был расположен в бассейне барбатер, а другой в машинном зале. В августе 1986 года из-за очередного обрыва кабельных линий связи вызванного, как было установлено, схватыванием цемента при укреплении стен и опор объекта «Укрытие» телеметрическая сейсмическая система контроля окончательно вышла из строя. Для восстановления измерений необходимо было взамен поврежденных повторно проложить новые линии связи. После моего доклада ЧПК Тутнов потребовал прекратить сейсмический контроль с ранее установленных датчиков и приступить к созданию новой сейсмоакустической системы контроля. Узнав об этом А. Чекунов, пользуясь случаем, без разговора со мной, дал указание прекратить оформление командировок в Чернобыль сотрудникам группы, мотивируя тем, что в Институте отсутствуют требуемые специалисты и необходимая техническая база.

Я думаю, что основной причиной такого решения была перестраховка. Начались очень неприятные разговоры, что я езжу в Чернобыль ради денег. Естественно, я обозлился. После моего обращения к Вице-президенту АН УССР В.Трефилову наша работа на ЧАЭС продолжилась, а для прекращения разговоров о моем обогащении, я сдал в фонд Чернобыля одну тысячу рублей, дополнительно полученных мною за первую половину выполнения работ на ЧАЭС. Квитанцию о сдаче денег я передал в партком. Ясно, что отношение ко мне А. Чекунова стало, мягко говоря прохладным. По этой причине мое общение с руководством Института сократилось до минимума. Обсуждение и согласование технических вопросов происходило при участии завотделом ИАЭ им. Курчатова В. Шикалова и завотделом СКТБ ИЯИ АН УССР Ю. Цоглиным, При этом, в большинстве случаев, документы утверждались непосредственно ЧПК, минуя руководство Института.

На основании устного указания ЧПК Тутнова я начал разработку новой усовершенствованной сейсмоакустической системы контроля, с использованием новой аппаратурной базы. Прежде всего, нужно было разработать конструкцию блока сейсмоакустических датчиков Одновременное размещение трех сейсмодатчиков и одного пьезокерамического в помещениях АЭС представляло собой сложную техническую задачу. Если пол и стены надежно обеспечивали горизонтальное и вертикальное положение сейсмодатчиков, то их раздельная установка, крепление и подключение к линиям связи значительно усложняли этот процесс, делали его невозможным как внутри реактора, так и в местах с повышенной радиацией. Оптимальным решением оказалось использование карданового подвеса, в котором размещались два сейсмодатчика типа СГ – 10 и один СВ – 10. Кардановый подвес вместе с датчиками помещался в цилиндрический, высокопрочный защитный кожух, закрывающийся по торцам двумя крышками, на внутренней поверхности одной из них крепился пьезокерамический датчик. Для передачи сигналов от датчиков, использовался бронированный каротажный кабель с высокой механической прочностью.

Такая конструкция блока датчиков обеспечила герметичность и механическую прочность устройства и значительно облегчила постановку отдельного блока при любых наклонах подстилающей поверхности. Очевидно, что сократилось и время установки, а значит повысилась радиационная безопасность. Предложенная конструкция блока сейсмоакустических датчиков позволила приступить к созданию стационарной системы. Первый документ, разработанный мной под названием «Дополнение к проекту системы контроля состояния 4 – го
реактора погребенного в «Саркофаге», был утвержден ЧПК Тутновим, но А. Чекунов подписывать не стал, а перепоручил это сделать О. Харитонову.

21 сентября 1986 г. на ЧАЭС было созвано совещание с участием представителей ИАЭ им. И.В.Курчатова АН СССР, ИФЗ АН СССР, ИГ им. С.И.Субботина АН УССР, ОКБ ИФЗ АН СССР, на котором была выработана «Программа работ по диагностике 4-го блока ЧАЭС на период строительства «Саркофага». Все организации, участвующие в совещании, одобрили конструкцию блоков сейсмоакустических датчиков, разработанных ИГ им. С.И.Субботина. Были назначены исполнители установок блоков сейсмоакустических датчиков и определенно время окончания проведения указанных работ ( которое должно било быть выполнено до закрытия «Саркофага».

Как оказалось в действительности, установку всех блоков сейсмоакустических датчиков выполнили сотрудники ИГ им. С. Субботина. Изготовление семи блоков сейсмоакустических датчиков, трассировку и подключение кабельных линий, а также оборудование аппаратурной стойки, согласно Программы должен был выполнить ИФЗ СССР при участии ИГ им. С.Субботина. Когда я спросил завотделом А. Николаева – сколько блоков сейсмоакустических датчиков изготовит ИФЗ, он ответил, что этот вопрос мне нужно решать с представителем ОКБ ИФЗ Н. Башиловым. Последний мне пояснил: сроки изготовления аппаратуры очень жесткие и ему нужно согласовать возможности ОКБ с начальством. Позже на телефонный звонок Н. Башилов ответил, что ОКБ перегружено и участвовать в изготовлении аппаратуры не может. Все блоки сейсмоакустических датчиков предназначенные для ЧАЭС были изготовлены сотрудниками ИГ им.С.Субботина.

Программа работ по диагностике 4-го блока Чернобыльской ЧАЭС на период завершения строительства саркофага была утвержденная ЧПК А. Гагаринским 21.09.1986 г. Места установки блоков сейсмоакустических датчиков были согласованны с сотрудниками ИАЭ и размещались как в развале реактора, так и в помещениях прилегающих к нему. Акт установки шести блоков сейсмоакустических датчиков был утвержден ЧПК А. Тагаринским 03.10.1986 г. В период завершения строительства объекта «Укрытие» была создана временная схема сейсмоакустических наблюдений за внутренним состоянием разрушенного реактора, а также с возможностью возобновления работы системы телеметрической связи. С этой целью к трем ранее установленным блокам сейсмоакустических датчиков на концах их выходов были подключены усилители сигналов с автономным питанием. Последние по трем кабельным линиям связи подключались к аппаратному стенду. Работы по созданию временной схемы наблюдений, выполнили сотрудники ИГ им.С. Субботина. Акт о создании временной схемы наблюдений был утвержден.

В момент закрытия саркофага температура внутри 4-го реактора начала расти и превысила расчетную. В связи с дальнейшим повышением температуры, возникла угроза повторного расплава урановой массы находившейся внутри реактора. Так как измерить температуру внутри массы не представлялось возможным, нужно было в любой момент в случае необходимости прекратить дальнейший рост температуры. С этой целью на западной стороне саркофага предусматривалось быстрое создание вентиляционных отверстий путем точечных взрывов.

Рост температуры продолжался, возникло тревожное ожидание. Академик Легасов приказал использовать временную схему сейсмоакустических наблюдений для непрерывных измерений уровня эмиссионных шумов, которые должны были возникнуть при превращении твердой фазы урановой массы в жидкую. В процессе наблюдений выяснилось, что уровень шумовых сигналов от среднего уровня оставался неизменным. На вторые сутки измерений рост температуры внутри реактора прекратился. Этот факт подтвердил эффективность использования сейсмоакустического контроля поврежденного реактора.

Временная схема наблюдений с телеметрическим каналом связи ЧАЭС- Института геофизики использовался с октября 1986 года по март 1987-го.Одновременно шли работы по созданию стационарной системы сбора и регистрации сейсмоакустической информации. Заканчивалась установка последних блоков сейсмоакустических датчиков. Техническое задание на разработку, проектирование, изготовление, установку коммутационных коробок и трассировку кабельных линий было разработано мною в конце ноября 1986 г, при участии сотрудников ИАЭ им.И. Курчатовпа В. Шикалова и И.Елкина и сотрудника
ИЯИ АН УССР Ю. Цоглина.

В дальнейшем, мною было разработано техническое задание на научно – исследовательскую работу «Сейсмоакустический контроль объекта «Укрытие». Основной задачей НИР на первом этапе выполнения работ было изготовление, отладка и доводка стационарной системы наблюдения, сбор и регистрация сейсмоакустической информации на объекте «Укрытие». Сроки выполнения первого этапа работ были установлены с 01.01.1987 г. по 30.12.1987 г.

10 октября 1987 года, из-за ухудшения здоровья, я получил путевку в санаторий и уехал в Крым. По телефонному звонку из Киева узнал, что аппаратурный комплекс запустить нельзя. Обнаружилось влияние на каналы связи сетевого напряжения, высокого уровня с частотой 50 гц. Возникла угроза невозможности использования созданной стационарной системы. 18 октября, прервав лечение, я вылетел самолетом в Киев. 19 и 21 октября находился на АЭС с попыткой восстановить работу аппаратурного комплекса. Мне это удалось, используя на входе усилителей трансформаторную схему с электрическим фильтром. Я устранил наводку и запустил систему.

На обратном пути из Чернобыля заехал в Институт для доклада. Директор забыл поблагодарить меня за выполненную работу и дать указание оплатить мои транспортные расходы. Я не стал напоминать ему об этом и возвратился в Крым.

Согласно письма начальника штаба АН УССР в г.Чернобыль из-за переоблучения я был отстранен от работ на ЧАЭС. Моя последняя поездка на ЧАЭС, несмотря на запрет, состоялась
18 – 20 апреля 1988 г. и была обусловлена необходимостью подключения ранее потерянного в процессе ремонтных работ 7-го блока сейсмоакустических датчиков и доводкой аппаратурного комплекса.

В конце 1987 г. сотрудниками ИГ им. С. Субботина при моем непосредственном участии было завершено создание системы измерения, сбора и регистрации сейсмоакустической информации, для наблюдения за состоянием объекта «Укрытие». Так называемая подсистема СНСР. Проведенные испытания подтвердили ее работоспособность. Подсистема СНСР вошла в «Информационно – диагностический комплекс для контроля аварийного реактора 4- го блока ЧАЭС, под шифром ИДК «Шатер».

Все сказанное подтверждается в письме Директора ИЯИ АН УССР
А. Вишневского Вице–президенту АН УССР В.И.Трефилову. Нет сомнения, что выполнить указанный объем работ, в столь короткие сроки могло только специализированное ОКБ.

Мы сотрудники им. С.Субботина, отдела сейсмометрии при минимальном количестве исполнителей сделали это на пределе своих сил и возможностей.

Директор нашего Института, зная о всех наших трудностях и неприятностях при выполнении работ, как и об их успешном завершении, проявил поразительное неуважение и равнодушие к своим подчиненным. Он не сказал ни одного доброго слова в наш адрес. Это сделал чужой директор, чужого института, объективно оценив наши успехи.

В своем письме к Вице – президенту АН УССР он пишет: «Следует подчеркнуть, что в кратчайшие сроки сотрудники Института геофизики проделали большой объем работ, по трассировке кабельных линий связи, установке датчиков и коммутационных коробок, разработке и изготовлению многоканального аппаратурного стенда, проявив при этом мужество и самоотверженность, так как значительная часть работ выполнялась непосредственно на аварийном блоке. Учитывая изложенное наша организация, как руководитель всех работ по ИДК «Шатер», ходатайствует о премировании участников создания подсистемы СНСР».

Только после указания В. Трефилова, руководство Института вынуждено было премировать сотрудников группы, сума премий в среднем составляла 300 – 400рублей.

Необходимо отметить, что подсистема СНСР проработала в штатном режиме больше шести лет, осуществляя непрерывный контроль 4-го блока ЧАЭС.

К моему сожалению, по моральным соображениям, я не мог больше оставаться в Институте, вынужден был уйти из него. Можно удивляться, но чернобыльское удостоверение я получил последним из всех сотрудников группы и только после моего обращения к Б.Патону.
Я думаю, ни Б. Патон, ни В.Трефилов не могли принять такое решение.

После переоблучения я часто болел и болею все это время. Никто из дирекции, которая направила меня в Чернобыль, не поинтересовался моей судьбой. Следует добавить, что в Институте геофизики сегодня большинство не знает, что их бывшие сотрудники участвовали в ликвидации аварии на ЧАЭС.

В заключение хочу сказать, что о прошлом не жалею. Выполнив до конца свой долг, я с чувством гордости и умиротворения, готов к дальней дороге.

И последнее. В письме от Ученого секретаря секции физико-технических и математических наук Президиума АН УССР В.Д.Новикова подтверждается, что я действительно просил Президента АН УССР Б. Патона направить меня для участия в ликвидации аварии на ЧАЭС. Иными словами свой выбор и свое решение я принял сам.

Мне уже не требуется ни запоздалое признание заслуг, ни каких-либо благ или почестей. И потому я обратился к нынешнему директору Института геофизики НАН Украины им.С.Субботина академику В. Старостенко с просьбой обратится в Президиум НАН о подтверждении, что я действительно участвовал в работах по ликвидации аварии на ЧАЭС, как доброволец.

Это нужно сделать не для меня, а для моих близких и родственников, настоящих и будущих, чтобы в случае каких-либо катаклизмов угрожающих обществу, они на моем примере, не взирая на опасность, по доброй воле, нашли в себе мужество и упорство защитить себя, своих близких и своих соотечественников.

Ответ который я получил от руководства отделения наук о Земле НАН Украины, удивил меня: «Відділення наук про Землю НАН України з вдячністю відмічає, що в перші дні аварії на ЧАЕС Ви виявили готовність добровільно взяти участь в ліквідації її наслідків. Щодо статусу „добровольця “, то чинним законодавством України такого статусу ліквідаторів, на жаль, не передбачено“.

Следует отметить, что я не только добровольно проявил готовность, но и добровольно (не по принуждению) участвовал в ликвидации аварии.

Статус определяет льготы и привилегии, которые утверждаются законом. Статус может быть или не быть, в зависимости от экономических возможностей страны, но определяющим является слово «доброволец». И потому, даже без статуса, доброволец остается добровольцем. Суть моей переписки с НАН заключается в одном вопросе: были ли среди ликвидаторов добровольцы, с которыми был и я? Другими словами, руководители НАН УКраины считают, что среди ликвидаторов, согласно действующему законодательству, не было добровольцев, потому удовлетворить мою просьбу они не могут…

Владимир Михайлович ГУЦАЛЮК